Неточные совпадения
Вечером того же дня Одинцова сидела у себя в комнате с Базаровым, а Аркадий расхаживал
по зале и слушал игру Кати. Княжна
ушла к себе наверх; она вообще терпеть не могла гостей, и в особенности этих «новых оголтелых», как она их называла. В парадных комнатах она только дулась; зато у себя, перед своею горничной, она разражалась иногда такою бранью, что чепец прыгал у ней на голове вместе с накладкой. Одинцова все это знала.
Выпустили Самгина неожиданно и с какой-то обидной небрежностью: утром пришел адъютант жандармского управления с товарищем прокурора, любезно поболтали и
ушли, объявив, что
вечером он будет свободен, но освободили его через день
вечером. Когда он ехал домой, ему показалось, что улицы необычно многолюдны и в городе шумно так же, как в тюрьме. Дома его встретил доктор Любомудров, он шел
по двору в больничном халате, остановился, взглянул на Самгина из-под ладони и закричал...
Утром, когда Самгин оделся и вышел в столовую, жена и Кутузов уже
ушли из дома, а
вечером Варвара уехала в Петербург — хлопотать
по своим издательским делам.
Варвара
по вечерам редко бывала дома, но если не
уходила она — приходили к ней. Самгин не чувствовал себя дома даже в своей рабочей комнате, куда долетали голоса людей, читавших стихи и прозу. Настоящим, теплым, своим домом он признал комнату Никоновой. Там тоже были некоторые неудобства; смущал очкастый домохозяин, он, точно поджидая Самгина, торчал на дворе и, встретив его ненавидящим взглядом красных глаз из-под очков, бормотал...
Испуг, вызванный у Клима отвратительной сценой, превратился в холодную злость против Алины, — ведь это
по ее вине пришлось пережить такие жуткие минуты. Первый раз он испытывал столь острую злость, — ему хотелось толкать женщину, бить ее о заборы, о стены домов, бросить в узеньком, пустынном переулке в сумраке
вечера и
уйти прочь.
На другой день опять она
ушла с утра и вернулась
вечером. Райский просто не знал, что делать от тоски и неизвестности. Он караулил ее в саду, в поле, ходил
по деревне, спрашивал даже у мужиков, не видали ли ее, заглядывал к ним в избы, забыв об уговоре не следить за ней.
Утро
уходило у него на мыканье
по свету, то есть
по гостиным, отчасти на дела и службу, —
вечер нередко он начинал спектаклем, а кончал всегда картами в Английском клубе или у знакомых, а знакомы ему были все.
Трогало меня иногда очень, что он, входя
по вечерам, почти каждый раз как будто робел, отворяя дверь, и в первую минуту всегда с странным беспокойством заглядывал мне в глаза: «не помешаю ли, дескать? скажи — я
уйду».
Мужики сказали, что переговорят с обществом и дадут ответ и, распрощавшись,
ушли в возбужденном состоянии.
По дороге долго слышался их громкий удаляющийся говор. И до позднего
вечера гудели их голоса и доносились
по реке от деревни.
В этот день
вечером возвратился Чжан Бао. Он сообщил нам, что не застал хунхузов в заливе Пластун. После перестрелки с Дерсу они
ушли на шаланде в море, направляясь, по-видимому, на юг.
Первые два дня мы отдыхали и ничего не делали. В это время за П.К. Рутковским пришел из Владивостока миноносец «Бесшумный».
Вечером П.К. Рутковский распрощался с нами и перешел на судно. На другой день на рассвете миноносец
ушел в море. П.К. Рутковский оставил
по себе в отряде самые лучшие воспоминания, и мы долго не могли привыкнуть к тому, что его нет более с нами.
И действительно, он исполнил его удачно: не выдал своего намерения ни одним недомолвленным или перемолвленным словом, ни одним взглядом; по-прежнему он был свободен и шутлив с Верою Павловною, по-прежнему было видно, что ему приятно в ее обществе; только стали встречаться разные помехи ему бывать у Лопуховых так часто, как прежде, оставаться у них целый
вечер, как прежде, да как-то выходило, что чаще прежнего Лопухов хватал его за руку, а то и за лацкан сюртука со словами: «нет, дружище, ты от этого спора не
уйдешь так вот сейчас» — так что все большую и большую долю времени, проводимого у Лопуховых, Кирсанову приводилось просиживать у дивана приятеля.
По его узким улицам гуляли
вечером, тотчас после захождения солнца (дело было в июне), прехорошенькие белокурые немочки и, встретясь с иностранцем, произносили приятным голоском: «Guten Abend!» [Добрый
вечер! (нем.)] — а некоторые из них не
уходили даже и тогда, когда луна поднималась из-за острых крыш стареньких домов и мелкие каменья мостовой четко рисовались в ее неподвижных лучах.
«Какую свитку? у меня нет никакой свитки! я знать не знаю твоей свитки!» Тот, глядь, и
ушел; только к
вечеру, когда жид, заперши свою конуру и пересчитавши
по сундукам деньги, накинул на себя простыню и начал по-жидовски молиться богу, — слышит шорох… глядь — во всех окнах повыставлялись свиные рыла…
С моим другом, актером Васей Григорьевым, мы были в дождливый сентябрьский
вечер у знакомых на Покровском бульваре. Часов в одиннадцать ночи собрались
уходить, и тут оказалось, что у Григорьева пропало с вешалки его летнее пальто.
По следам оказалось, что вор влез в открытое окно, оделся и вышел в дверь.
В малыгинском доме закипела самая оживленная деятельность.
По вечерам собиралась молодежь, поднимался шум, споры и смех. Именно в один из таких моментов попала Устенька в новую библиотеку. Она выбрала книги и хотела
уходить, когда из соседней комнаты, где шумели и галдели молодые голоса, показался доктор Кочетов.
Заветная мечта Галактиона исполнялась. У него были деньги для начала дела, а там уже все пойдет само собой. Ему ужасно хотелось поделиться с кем-нибудь своею радостью, и такого человека не было.
По вечерам жена была пьяна, и он старался
уходить из дому. Сейчас он шагал
по своему кабинету и молча переживал охватившее его радостное чувство. Да, целых четыре года работы, чтобы получить простой кредит. Но это было все, самый решительный шаг в его жизни.
По вечерам писарь оставался обыкновенно дома, сохраняя деревенскую привычку, а Галактион
уходил в свой банк или к Стабровскому.
Разделавшись со школой, я снова зажил на улице, теперь стало еще лучше, — весна была в разгаре, заработок стал обильней,
по воскресеньям мы всей компанией с утра
уходили в поле, в сосновую рощу, возвращались в слободу поздно
вечером, приятно усталые и еще более близкие друг другу.
В первые же дни
по приезде мать подружилась с веселой постоялкой, женой военного, и почти каждый
вечер уходила в переднюю половину дома, где бывали и люди от Бетленга — красивые барыни, офицера. Дедушке это не нравилось, не однажды, сидя в кухне, за ужином, он грозил ложкой и ворчал...
Дождливыми
вечерами, если дед
уходил из дома, бабушка устраивала в кухне интереснейшие собрания, приглашая пить чай всех жителей: извозчиков, денщика; часто являлась бойкая Петровна, иногда приходила даже веселая постоялка, и всегда в углу, около печи, неподвижно и немотно торчал Хорошее Дело. Немой Степа играл с татарином в карты, — Валей хлопал ими
по широкому носу немого и приговаривал...
Около полдён он
уходит в степь, а
по утрам и
вечерам постоянно колотится около дорог.
Когда
вечером старик Зыков
ушел, Карачунский долго ходил
по столовой, насвистывая какой-то игривый опереточный мотив.
Это болезненное явление приключилось с Белоярцевым
вечером на первый, не то на второй день
по переходе в Дом и выражалось столь нестерпимым образом, что Лиза посоветовала ему
уйти успокоиться в свою комнату, а Абрамовна, постоянно игнорировавшая
по своему невежеству всякое присутствие нервов в человеческом теле,
по уходе Белоярцева заметила...
Смотритель и Вязмитинов с Зарницыным были на
вечере, но держались как-то в сторонке, а доктор обещал быть, но не приехал. Лиза и здесь,
по обыкновению, избегала всяких разговоров и, нехотя протанцевав две кадрили,
ушла в свою комнату с Женей.
Все чаще
по вечерам являлись незнакомые люди, озабоченно, вполголоса беседовали с Андреем и поздно ночью, подняв воротники, надвигая шапки низко на глаза,
уходили во тьму, осторожно, бесшумно.
Вечером хохол
ушел, она зажгла лампу и села к столу вязать чулок. Но скоро встала, нерешительно прошлась
по комнате, вышла в кухню, заперла дверь на крюк и, усиленно двигая бровями, воротилась в комнату. Опустила занавески на окнах и, взяв книгу с полки, снова села к столу, оглянулась, наклонилась над книгой, губы ее зашевелились. Когда с улицы доносился шум, она, вздрогнув, закрывала книгу ладонью, чутко прислушиваясь… И снова, то закрывая глаза, то открывая их, шептала...
Туда своею сонною походкой ковылял «профессор», шагал решительно и быстро пан Тыбурций; туда же Туркевич, пошатываясь, провожал свирепого и беспомощного Лавровского; туда
уходили под
вечер, утопая в сумерках, другие темные личности, и не было храброго человека, который бы решился следовать за ними
по глинистым обрывам.
Спустя некоторое время нашлась вечерняя работа в том самом правлении, где работал ее муж.
По крайней мере, они были вместе
по вечерам.
Уходя на службу, она укладывала ребенка, и с помощью кухарки Авдотьи устраивалась так, чтобы он до прихода ее не был голоден. Жизнь потекла обычным порядком, вялая, серая, даже серее прежнего, потому что в своей квартире было голо и царствовала какая-то надрывающая сердце тишина.
А как свадьбы день пришел и всем людям роздали цветные платки и кому какое идет
по его должности новое платье, я ни платка, ни убора не надел, а взял все в конюшне в своем чуланчике покинул, и
ушел с утра в лес, и ходил, сам не знаю чего, до самого
вечера; все думал: не попаду ли где на ее тело убитое?
Чтоб спасти себя от этого свидания, он решился
уйти на целый
вечер к Зыкову, который был действительно его товарищ
по гимназии и
по университету и единственный друг его юности.
Князь поцеловал у ней за это руку. Она взглянула на тюрик с конфектами: он ей подал весь и
ушел. В уме его родилось новое предположение. Слышав,
по городской молве, об отношениях Калиновича к Настеньке, он хотел взглянуть собственными глазами и убедиться, в какой мере это было справедливо. Присмотревшись в последний визит к Калиновичу, он верил и не верил этому слуху. Все это князь в тонких намеках объяснил Полине и прибавил, что очень было бы недурно пригласить Годневых на
вечер.
Бледная, задумчивая девушка,
по какому-то странному противоречию с его плотной натурой, сделала на него сильное впечатление. Он на
вечерах уходил из-за карт и погружался в непривычную думу, глядя на этот полувоздушный призрак, летавший перед ним. Когда на него падал ее томный взор, разумеется, случайно, он, бойкий гладиатор в салонных разговорах, смущался перед робкой девочкой, хотел ей иногда сказать что-нибудь, но не мог. Это надоело ему, и он решился действовать положительнее, чрез разных теток.
Только
по вечерам было скучно, потому что земский
уходил часов в восемь домой, а для него Арина Петровна не отпускала свечей, на том основании, что
по комнате взад и вперед шагать и без свечей можно.
По праздникам, от обеда до девяти часов, я
уходил гулять, а
вечером сидел в трактире на Ямской улице; хозяин трактира, толстый и всегда потный человек, страшно любил пение, это знали певчие почти всех церковных хоров и собирались у него; он угощал их за песни водкой, пивом, чаем.
Я был мрачен и утомлен; устав ходить
по еще почти пустым улицам, я отправился переодеться в гостиницу. Кук
ушел. На столе оставил записку, в которой перечислял места, достойные посещения этим
вечером, указав, что я смогу разыскать его за тем же столом у памятника. Мне оставался час, и я употребил время с пользой, написав коротко Филатру о происшествиях в Гель-Гью. Затем я вышел и, опустив письмо в ящик, был к семи, после заката солнца, у Биче Сениэль.
Крупов
ушел рассерженный и
вечером того дня за ужином у вице-губернатора декламировал полтора часа на свою любимую тему — бранил женщин и семейную жизнь, забыв, что вице-губернатор был женат на третьей жене и от каждой имел
по нескольку человек детей.
По вечерам они
уходили в старую беседку, в ту самую, где меня пороли, и мирно беседовали вдвоем.
Оказывается, что Распротаков с утра пахать
ушел, а к
вечеру боронить будет (а
по другим свидетельствам:
ушел в кабак и выйти оттуда не предполагает), а об Чацком я уже вам писал, что он нынче, ради избежания встреч, с одной стороны улицы на другую перебегает и на днях даже чуть под вагон впопыхах не попал.
По вечерам он
уходил гулять, и всегда его манило за город.
Видно было, что он не спал всю ночь, вероятно, играл в карты и много пил. Зинаида Федоровна уложила его в постель, и все мы потом до самого
вечера ходили на цыпочках. Обед прошел вполне благополучно, но когда
ушли в кабинет пить кофе, началось объяснение. Зинаида Федоровна заговорила о чем-то быстро, вполголоса, она говорила по-французски, и речь ее журчала, как ручей, потом послышался громкий вздох Орлова и его голос.
В нашей губернии был обычай: во время сенокоса и уборки хлеба
по вечерам на барский двор приходили рабочие и их угощали водкой, даже молодые девушки выпивали
по стакану. Мы не держались этого; косари и бабы стояли у нас на дворе до позднего
вечера, ожидая водки, и потом
уходили с бранью. А Маша в это время сурово хмурилась и молчала или же говорила доктору с раздражением, вполголоса...
Так как работы во флигеле не хватало и на одного, то Чепраков ничего не делал, а только спал или
уходил с ружьем на плёс стрелять уток.
По вечерам он напивался в деревне или на станции, и, перед тем как спать, смотрелся в зеркальце, и кричал...
Анна Юрьевна
ушла сначала к княгине, а через несколько времени и совсем уехала в своем кабриолете из Останкина. Князь же и барон пошли через большой сад проводить Елену домой. Ночь была лунная и теплая. Князь вел под руку Елену, а барон нарочно стал поотставать от них.
По поводу сегодняшнего
вечера барон был не совсем доволен собой и смутно сознавал, что в этой проклятой службе, отнимавшей у него все его время, он сильно поотстал от века. Князь и Елена между тем почти шепотом разговаривали друг с другом.
Барон, Петицкая и княгиня, хоть не говеем, может быть, искренне, но старались между собой разговаривать весело; князь же ни слова почти не произнес, и после обеда, когда барон принялся шаловливо развешивать
по деревьям цветные фонари, чтобы осветить ими ночью сад, а княгиня вместе с г-жой Петицкой принялась тоже шаловливо помогать ему, он
ушел в свой флигель, сел там в кресло и в глубокой задумчивости просидел на нем до тех пор, пока не вошел к нему прибывший на
вечер Миклаков.
Маша. Все равно… Приду
вечером. Прощай, моя хорошая… (Целует Ирину.) Желаю тебе еще раз, будь здорова, будь счастлива. В прежнее время, когда был жив отец, к нам на именины приходило всякий раз
по тридцать — сорок офицеров, было шумно, а сегодня только полтора человека и тихо, как в пустыне… Я
уйду… Сегодня я в мерехлюндии, невесело мне, и ты не слушай меня. (Смеясь сквозь слезы.) После поговорим, а пока прощай, моя милая, пойду куда-нибудь.
Костик всякий
вечер уходил на маслобойню и
по целым ночам там сидел.
На другой день он все время нервно потирал руки и вздрагивал, и было видно
по лицу, что ему нехорошо. И с занятий
ушел, что случилось с ним первый раз в жизни. И не обедал. А под
вечер оделся потеплее, хотя на дворе стояла совсем летняя погода, и поплелся к Коваленкам. Вареньки не было дома, застал он только брата.
И тогда, заполучив куш,
уйду,
уйду навсегда! поселюсь в городе, запишусь членом в клуб и буду каждый
вечер забавляться в табельку
по четверти копейки за пункт.
По вечерам, когда мама
уходила в спальню рядом с нашей детскою, горничные, которым нельзя уже было через запертые сени нижнего этажа шнырять то на кухню за утюгом и кушаньем кормилице, то на дворню, то к приказчице за яблоками, охотно присаживались за гребни возобновить свою болтовню шепотом.